Я совершенно без претензий стоял у окна в туалете на четвертом этаже и напевал рок-песню «Аэробика», когда вдруг дверь открылась, в туалет ворвался черным вихрем коридорный сквозняк, и вошел тот, кто принес с собой ветер. Он резкими движениями приблизился ко мне, так, словно собирался пройти сквозь меня, однако остановился в двух шагах напротив. Взгляд его, дотоле случайно блуждавший где-то за мной, нашел мое сегодня. «Ты! — пойдешь со мной!» – так он сказал, указав пальцем, предупреждая таким образом мои сомнения. Да, я понял, кого он имеет в виду. Времени на сборы у меня не было вовсе – я уже видел его удаляющуюся спину. Безусловно важно было в этой ситуации успеть пройти в открытую им перед собой дверь.

Мы шли долго. Вначале мы поднимались на 5-й этаж, и я успел рассмотреть каждый плевок или окурок на лестничной клетке. Ступени вели нас выше, и мне часто не хватало уже воздуха, я захлебывался ацетоном, но подумал: «вверху будет еще хуже», и это придавало мне силы. Затем нам предстоял изнурительный переход в кромешной белене бессознательности на 6-й этаж. Он обернулся, и я увидел, как почернело его лицо, впали глаза, пожелтели зубы. Он сказал, что скоро источник. Мы вошли в туалет на 6-м этаже, я сразу это понял, по запаху. Он жадно припал к газовой конфорке и сорвал с себя одежду. Я увидел, насколько он стар. На стенах висели его портреты: вот он свидетель на свадьбе, вот он генерал армии, вот он системный программист, а вот он и он. Я впервые увидел, как он улыбнулся, когда ватерклозеты заиграли ксилофонию. Я понял, что здесь он провел свое детство и юность. Он грубо оборвал мои воспоминания, крикнув: «Хватит бездельничать! — за работу! Мы вылезли в окно, потом долго спускались по пожарной лестнице. На улице стоял мороз -30, пальцы прилипали к железу, а ветер выносил тело совсем близко к самому острию саксофона. Мимо снизу вверх мелькали окна освещенных кухонь и телевизионных комнат. Я уже было подумал, как вдруг мы нырнули в одно из окон, зиявшее чернотой. Что-то тревожно знакомое почудилось мне в этом окне. Это было окно 4-го этажа. Он снял спасательный пояс и тихо, но внятно сказал: «Время учит нас пить!» и закрылся в одной из кабинок.

На стенах висели мои портреты: вот я свидетель на свадьбе, вот я генерал армии, вот я системный программист, а вот и я. Я впервые увидел, как я улыбнулся, когда ватерклозеты заиграли ксилофонию. Я понял, что здесь я провел детство и юность.

Я стоял, но воздух был свеж. В небе летали искусственные спутники и ракеты-носители. Телерадары пьяно вращались, ломая евклидовость пространства. «Как много встреч в чужих озерах сна», — подумал я, бессознательно цитируя одного из классиков вычислительной техники. Кто-то в коричневых мундирах по-детски впечатывал шаг внизу на мостовой, открывая утро. Я отчетливо осознал, что сплю, и тотчас смирился, обессиленно упав на колени, уступая насилию, которому столь долго противостоял.

Стало так тихо, что, казалось, пролети муха, — и все исчезнет, разрушится. Эта тишина была мне так стара и знакома; она смотрела на меня с портретов. Из стены вышел на полшага Цой, но тут же ушел обратно. Фанера перегородок кабинки была моей. Серо-голубая плоть туалетной свежести слишком тяжела. Я сел на пол, там было уже мокро. Все было от того, что я знал будущее; да, я знал, я знал, я знал – так будет всю ночь.

Время шло, это я верно угадал, но ничего не менялось, к тому же мой взгляд был много ниже уровня окна. В оцепеневшем сознании монолитной костью стояло не понимание – зачем?! Зачем –он или я?! Но ничего было не изменить, я понемногу трезвел, умывался, брился, даже пожалел своих штанов. Надев часы, я выломал дверь в эту кабинку и твердо и решительно смыл то, что он после себя оставил.

Солнце вставала над миром. Дети шли в детские сады. Слонов в зоопарке отмывали и отскребали от того налета, что образовался за ночь. Трамвайные прелести проступали сквозь пассажиропоток. Я улыбался как идиот. На мне был клетчатый пиджак и черные остроносые лаковые туфли.