Последняя стена.



Седьмой день, второе окно, облезлая кошка спит на засаленном стуле. Спроси его, какова река? И он ответит: твоя. Есть твоя река, и есть мост, и поезда, которые только ночью, я никогда их не видел.

Первая ночь, семнадцать направлений простого ветра, две-три луны над головой, ночной механик спит. Во всех порах – тлевший запах русских папирос, и сколько здесь зеркал...

семнадцать направлений простого ветра, моя одежда черна, и ветер сорвет лист жести над городом и под облаками. Это растение называется жасмин; дети в частном доме у телевизора в шерстяных носках сбивают половики.

Ассоциативное письмо №6 по вертикали, несколько букв, слов, книг, цивилизаций. И я не жду уже ничего, мне был голос, так нежен, я шел за ним, я от безделья убил муху специальным приспособлением. Я раскаиваюсь. Лист жести летит над городом, вонзаясь в бревенчатые стены частных домов, лишая детей телевизора, родителей, засиженных клопами обоев. Лист жести приближается ко мне, и я прошу простить меня всех детей.

Две-три луны над головой, проходы с вышек простреливаются, но собака на привязи, она может меня укусить – у нее зеленые глаза и череп больше собаки. Это пес. Ветер высушил асфальт, завтра желтым на зеленым. Моя одежда черна.

Моя одежда черна, над городом и под облаками. Дети за цветными стеклами квартир многих домов у телевизора с хлебом с маслом и вареньем в серых одеждах катаются по паласу. Над городом.

Ночной механик спит, здесь много мух, очень много, они соберутся в стаи, и будут кружить надо мной, садиться на глаза, а я не смогу закрыть глаза – никогда, мухи облепят мои сладкие руки, покроют в несколько слоев лицо, и я не буду даже кричать, я опрокинусь и упаду в окно, а там, привязана злая собака с зелеными глазами – я не увижу ее глаз... Под облаками.

Первая ночь, холодная жесть, липкие мухи, русские папиросы и Том Вэйтс.

Но я один в холодной конуре, связан черным, и назойливо жасмин; еще облезлая кошка, но кошка – это пласты порубленной кильки, разделенные временем начала гниения –у кошки в полости живота – ужасна эта гнилая рыба – вечный ее налет на кошачьих. Кошка облезла, собака с зелеными глазами привязана, длинный рыжий пришел к ней с тем, чтобы – всегда.

Но я один в фанерной конуре, заперт черным, жасмин теперь трепетно; в конуре теперь горит лампа, остывает чай, радио. Я уверен, не будет щелчка.

Причуды в объеме стен, антресольный полет мотылька, хитросплетения антенн на плоских крышах. Все это было, и семнадцать направлений нового ветра не оставят шансов для возврата. Стены лишаться опор, антресоли захлопнутся, расплетшиеся антенны оползут с покатых крыш. То, в чем нет объема, как нет во мне времени, снаружи оконных стекол моей конуры, и весь фанерный домик в мешке нового ничто, какое скорее будет сжиматься, ломая переборки, сжижая липких мух, окрашивая апельсином без того не оставляющие глаза, направляя жест выше, много выше покатой крыши без антенн, ниже собачьих, филейно нарезая из брюха облезлой кошки – то, что снаружи, будет меня любить. И будет коллапс – но я не улечу, и мой город на моих плечах, а черное...




15 сентября 1990 г.




return