Мой отец (памяти Асамоа Гьяна)


Асамоа Гьян не забил пенальти. Я отказался признать эту реальность. Ошибки быть не могло, черный пророк должен был донести до гребаного мира нашу веру. Это как если бы Иисус не явил им чуда по заказу, ну например не накормил бы тремя рыбами военных, или не смог бы обратить воду в вино. Я понял мир как мы его знали закончился. Зидан от перекладины за линию ворот, назвавшийся его обезьяной Трезеге от перекладины точно в линию, это все было логично и понятно, хотя и так же неправильно. Но теперь лучший посланник, наместник нашего бога в каждом телеприемнике – от перекладины в космос ультразвуковой снаряд бомбу боеголовку, высекая из цифрового шума картинки те самые черные иглы, что не опадали, не оседали черной пылью на магию телевидения тем кто мог смотреть, но последовали за этой самонаводящейся хренью и поразили как модно они все говорят старшего слона.

Он не мог дожить до рассвета, его сердце не могло более перекачивать мегатонны меченой крови по всему могучему черному организму, из лос-анджелеса в буэнос-айрес и наоборот, с самого дна, уровня битума и мазута на верхние этажи летучих фракций и гибридных соединений, из вчера, из момента до, к сейчас, моменту от. Сердце разорвалось, либо лопнул какой критический сосуд, даже не магистральный если, просто не в том месте, не в то время, землетрясение в Спитаке, переворот в Руанде, сгоревшие космонавты в 71-м. Я голову себе сломал как сообщить об этом Баффуру, не для того я уже однажды вытаскивал его из запоя, чтобы потом так походя, или нет, - просто убить таким известием. А сообщать должен был я, это не подлежало обсуждению, раз я принял этот обет 4781 лет тому, почти одновременно с братом.

Я в охватившем меня беспредельном отчаяньи усомнился уже в первоисточнике, канонах, мною же прописанных однажды и навсегда, - де не следовало быть может мне предавать огласке сакральные самые пункты нашего договора в далеком уже 2006 году, а оставить как есть, то есть уважать волю Баффура упиться до смерти.


Свет погас, 400 черных братьев поглотили черные воды южной атлантиды. Я видел смерть в гротескной подводке под глазами Форлана. Я считал его дни даром что никукушка нихуа. Я видел его вхождение в каноны, со смертью своей на поле здесь.

Я сказал себе затем, что знаю как умирал мой отец. Я не держал мир, когда он промахивался, я отдал черное электричество Джа и его пророку, пришедшему спасти мир. Мир не захотел быть спасенным, те черные иглы срикошетили о перекладину Муслеры и поразили как горазды они все теперь говорить старшего слона. Я был уверен в точном времени необратимых изменений в его большом дряблом сером теле, что остановился на ночлег с пятницы на субботу и был поражен злой болезнью, Жидкая белая кровь просочилась сквозь протертые покровы, наполнила хобот и была распылена на сотни и тысячи капель, ровной краской закрывшей экран.

muslem
вернуться