Точно помню с чего все началось.

Заканчивался 96-й год, в воздухе пахло настоящей свободой, обещанием потребительского безумия двух последующих лет, приобщения к познанию мира бергамотового чая, перспективами, планами, отдыхом на пляжах Турции, привлекательностью и доступностью девушек на улицах. Долгосрочный инвестиционный проект был близок к завершению, что сулило немалые привилегии. Так например, можно было выйти наконец из подполья и заняться вполне легитимной предпринимательской деятельностью.

Привычка манипулировать собственным сознанием была свойственна мне всегда, я как бы знал об этом, но вопрос на эту тему показался бы мне некатегорийным. И тут как раз случилось удостовериться в истинных масштабах творимой мной мистификации под названием «социальная интеграция». Было принято решение открыть наконец фирму на свое имя, принять как положено секретаря и бухгалтера, и работать на будущее своей семьи. Процесс выбора названия и бухгалтера был очень трудным, длился не один месяц, но итог следует признать весьма положительным. И там и там я угадал.

В декабре не было снега, был голый лед и все по плану, - типа шины мишлен для девятки купил снежные, я был горд ими, чудом передовых технологий, такой мягкой резиной и такими совершенными глубокими канавками для отвода именно снега, не воды. Для льда тоже хорошо, то был прообраз липучек, с шипами к тому же. В общем хороши были шины. Забрать последние деньги с завода в виде двух двойных цистерн бензина как раз и было в планах на декабрь. Если быть до конца честным, манипуляции начались именно с этих колес, с этой гордости, с этого совершенства. Я знал какой судьбы хочу этим колесам, как символу своей адекватности и успешности, и я сделал именно то, чего по-настоящему хотел.

Снег в Орске выпал в ночь с 18 на 19 декабря. Точнее его навалило как если бы за весь пропущенный месяц. Я сделал все дела на ОНПО и поехал на Носту по какой-то заключительной теме. Было около 12, ярко светило солнце, все было завалено абсолютно белым снегом, на дорогах были пробки. Особенно конечно под мостом под железной дорогой возле станции Никель, если ехать от НПЗ в город. Там и без гололеда часто пробки, теперь же очередь законопослушных водителей растянулась на примерно километр. Многие я полагаю на лысой резине жались к обочине, где был еще рыхлый снег, чтобы на крутом спуске не стащило. Встречные не могли одолеть подъем и хаотично располагались на остальных 2/3 дороги. Движения не было никакого. Это я так все описываю типа несколько хотя бы минут наблюдал за всем этим. Но было все совершенно иначе. Я спешил. Иначе не бывает. На горбатом мосту незадолго до описываемого места я нагло обогнал самосвал, который перед тем не давал мне дороги, ехал ровно посередине, и не реагировал на мои законные возмущения по этому поводу. Конечно же я как бы это сказать, разозлился. На самом деле не злюсь никогда, даже если считаю что так. Это способ жизни. Мне мало, того что есть, того что могло бы быть, и я провоцирую в себе то, чего быть не могло. Гнев. Бумажный как габариты моей личности. Не знаю, видит ли кто-либо синтетическую природу и неопасность этого, во всяком случае всегда стараюсь быть максимально убедительным, и похоже что получается, во всяком случае лохи обычно сидят в своих машинках вжавшись в кресло и боятся даже голову повернуть. Если же так случается, мой оппонент не лох, я просчитываю это задолго до возникновения этого синтеза жизненного состояния, и гнев понятно не возникает. Т.е. я ни с кем не дрался на дороге, до недавнего времени, и то только потому что захотелось. Ну а что касается как бы бесконтактного хулиганства на дорогах, это всегда, везде, по любому поводу и с кем угодно. Знаю же что не догонят, и не допускал даже такой возможности, что типа я убегал от кого-то. Однажды впрочем было, еще до описываемых событий (когда стало ясно, что я уже убегаю, я остановился, вышел из машины, тут же получил в ухо, и вернулся обратно жутко довольный, - реально, я не мог сдержать улыбки. В машине меня ждали жена с маленькой дочерью и брат ее шурин так, они все были напуганы, я же был очень доволен).

Харож пантавацо кароч. Увидев конец очереди, я понятно тормознул, но только слегка. Когда же я проехал еще чуть и за изломом дороги увидел хаотично рассредоточенную пробку на встречке, мне стоило немалых усилий затормозить, и я испытал формировавшееся чувство законной гордости за эти великолепные колеса. Формирование этого чувства не было завершено, и само чувство увы было слишком уже скоротечным. Уже через секунду я ощутил мощный удар прямо в свой хэтч что называется бэк, который мгновенно преобразовался в несколько другой тип кузова. Отец шестерых детей, кормивший свою семью в том числе и при поддержке зарождавшихся социальных институтов, - окончательно и бесповоротно завершил один жизненный этап и во всей полноте отдался во власть другого за рулем самосвала. Он попал по-другому. Впрочем и я.

Типа не вернулся с фронта, не вышел из окружения, и я почтальон дважды не звоню нихуя, типа закрыли его лет на шесть за вынос и последующее распитие литра спирта с местного ЛВЗ, типа пропил скотина месячный нах оклад вместе с 13-й зарплатой. Я видел как упали его руки, как выбилась из-под убора поседевшая прядь, как разбежались и спрятались по углам малолетние дети, ставшие сиротами в момент по чьей-то неумолимой злой прихоти, - я поправил очки на вспотевшем носу и указал где надо расписаться за похоронку. Галочку она поставила на мне. Я задохнулся от непереносимой полноты ощущений.

Через несколько миллисекунд мое водительское кресло догнало меня задохнувшегося, вернув дыхание, прогнувшись и поломавшись под его тяжестью, оставив ненужную голову слегка наконец позади через это причинив весьма болезненное растяжение мышцам шеи. Вот это я называю торкнуло. Я вышел из машины через правую дверь и даже разговаривать какое-то время не мог, настолько был переполнен любовью, которую я сотворил. Люди бегали вокруг, всплескивали руками, обхватывали ими головы, междометийное красноречие залило все окружавшее киберпространство, в котором я спокойной уверенной рыбой стоял в стороне и смотрел. Самосвал снес кроме меня еще три машины и остановился в тридцати метрах впереди только потому что уткнулся в опоры моста. Седой человек склонился к рулю и плакал (так говорили люди), - так он прощался с машиной, кормившей его семью, и со своей семьей, и со светлым будущим.

Тока не надо драматизировать - де поседел он от горя. Ни хуя подобного. Он вернулся таким с последней ходки, сам мне потом рассказывал, хотя возможно хвастался. Мы ехали с ним на этой самой восстановленной машине с замененным кузовом и фантастическими колесами, функция которых была завершена, из Орска в Челябинск оформлять смену кузова автомобиля нашей с ним тюрьмы. Конец апреля, время когда степь начинает свою короткую жизнь. Никто из нас не слышал ее запахов, не видел выползающих цветов, мы дышали смрадом друг друга в глухой жестяной коробке, и низкое солнце било почему-то все время мне в глаза. Я спешил.

Так я сказал нет.

Я был уверен в себе, нагл, самоуверен, демонстративно саморазрушающ. Именно тогда была принята на работу Алла Геннадьевна, открыт на меня «Джайв», объявлен помпезный конкурс на замещение вакантной должности секретаря. Без преувеличения помпезный, с трехуровневым якобы кастингом, без преувеличения вакантной. Я и представить себе не мог насколько вакантной, а спросить у бессознательного как-то было невдомек. Секретарь должна быть украшением офиса, объяснял себе я, типа трех небольших роз в маленькой черной вазе на столе в поле моего всегда взгляда. Либо черной с серой либо белесой дымкой на ней.

Стал искать такую, не без оснований полагая себе эстетом.

…

Не нашел ни с серой ни с белесой, купил с красной.

Глухая жестяная коробка была продана позже, не то отдана за некоторую кучку ферро-скажем-молибдена, просто потому что так красивее, художественнее что-ли, на деле же глубоко похуй ферро-скажем-чего, - Марине Ваковой, бывшей на то время его женой, матерью его сына и хозяйкой спаниеля, который выяснилось гениально умел нырять и всегда норовил лизнуть мне лицо (не когда выяснилось задыхался в коробке, и даже не когда отдал-продал, а много позже – когда нашел черную вазу с красной прожилкой), и казавшейся, и бывшей мне, примером, меткой, лейблом, недостижимой планкой – идеала женской любви, основы и назначения неразрушимой социальной ячейки, сталью звена, той цепи, что она (не она в смысле Марина Вакова, а просто она) дала ему (не в смысле Володе, а скажем мне, - да хоть тебе, если есть тема). Жили они тогда на пятом этаже. И хотя была она наверно не моложе меня, я гордился знакомством с ними.

Прошло совсем немного лет и я сидел у них на кухне, пил чай, прятал лицо от собаки, все больше молчал и ждал, когда же ее заебет моя навязчивость и она отзовет его в комнату и спросит типа, что ему надо и когда он уйдет. Хуй там. Не знал я что надо, притворялся инвалидом любви юродивым, а была опять выходит весна, - некуда было идти, но ушел в итоге он. Не, не поймите неправильно, не значит что я остался (впрочем я-то как раз остался, только не там, не тогда, не с ней, - в другом месте, в любом месте, позже но всегда, с ней), - просто Володя ушел. Я не мог поверить, я отказывался поверить в такое спустя многие годы. Жизнь сука, это правда. Когда я встретил его и он рассказал мне об этом, он был счастлив, но мне показалось – как Киану Ривз когда завязал с карьерой хастлера. Только не надо смеяться и тыкать пальцем в вопиющие несоответствия моего портрета образу Ривера Феникса.

Чуть позже, летом, я послал их нахуй получается, оставив на месте совместного бизнеса огромную дымящуюся кучу, оставив им разгребать ее самим, - мне было некогда, я спешил. Косяк был мой, деталей не помню, но помню как к тому все пришло. Деньги были его, плательщик его, моя отгрузка с комбината по правильной цене. Вышло все абсолютно на отъебись: Эдэмовна взяла бабло, отгрузила типа вагон, вагон получили и оплатили, но тут выяснилось, что вагон не наш. Ее подвинули (были подозрения что это она кинула нас, но как-то не помню точно эта версия не подтвердилась), она вернула деньги (не так впрочем быстро как я написал об этом), и надо было их (деньги) отвозить плательщику, с извинениями и заверениями. Понятно это должен был сделать я, - у Володи были обязательства по его делам, но в итоге Марина поехала одна на той самой глухой жестяной коробке в Салду (в салду верхнюю на коне выходит белом – машина была такая), я же сказал типа вот вам денег на бензин, я был что-ли скотиной совсем так выходит? – и больше не видел ее никогда. Жаль, все могло быть иначе. Но так сложилось, изначально все было под моим жестким контролем, - и ватная отгрузка, как в неряшливом кошмарном сне, когда ничего не является чем кажется и наоборот, но когда кажется еще чуть, и недоразумения будут разрешены, и то что должно было, непременно произойдет, и когда вся эта вата в оконцове и составляет единственную реальность, на которую вроде можно было бы опереться, но хуй там опять, это вата, сладкая вата, забравшая в себя всю пыль и грязь твоей квартиры, и как бы ты не опирался, твои руки останутся грязными и липкими, а одежда засалена; и выстраивание отношений с ними когда уже что-то пошло не так (т.е. я как бы сидел в кресле за своим огромным столом, и ко мне по очереди входили с личными просьбами то он, то она, я же говорил, какого хуя безпокоите, ведь видите же я работаю, я тут нахер бизнесмен, вам же неразумным зарабатываю первый миллион, - типа оставьте меня в покое ненадолго, и все станет заебись), и то как эти отношения подконтрольно сошли на нет, когда они перестали меня беспокоить по мелочам, и я остался один с белым носом над огромной белой кучей тони монтана в последние минуты его шрама. Я знал эти пидорасы с автоматическим оружием за моими дверьми, и ни хуя не станут спрашивать разрешения войти, и не кокаин им нужен, - им нужен я. Манипуляция завершилась полным и безоговорочным успехом. Я жил, хотя мне оставалось недолго. Постоянно обречен искать новые темы.

Ничего не могло быть иначе, - так я объяснял себе; некоторые видят во мне прямое сходство с Ницше, но они представления не имеют о чем говорят. Ничего не могло случиться хотя бы так (как случилось то есть), - мне страшно подумать сколько ей теперь лет. В смысле какой возраст у нее.

Хотя причины какие-то наверняка были. Антагонистические психотипы, взаимные упреки на почве сексуальной закрепощенности, уязвленности, а может неразвитости. Финансовые проблемы, социальная невостребованность, а может все проще и банальней, - и собака нассала в чью-то обувь, в чью же именно теперь не разобрать совершенно.

…

Has not found neither with sulphur nor with whitish, has bought from the purple.

Без машины было не так уж и плохо. Я знал – она (машина) в Орске ремонтируется и ждет меня, а раз так, значт дождется, и будет мне дорога в этот Орск, за ней (машиной отремонтированной). Это как последний рубеж, который просто необходим впереди, никогда позади, и не то чтоб к нему стремиться, а просто чтобы был, освещал типа путь дальним светом. Пока же – можно было сделать паузу, перевести дух на верхней стоянке перед окончательным получается штурмом. Шлюхи-алкоголь-наркотики-криминальный бизнес – что еще нужно для полноты жизни? – я правда не знаю. Тогда впрочем знал получается: маленькая черная ваза с красноватой прожилкой.

Когда я привез ее (отремонтированную машину) в апреле через живую степь, те замечательные колеса уже были не нужны. Марине при продаже я тоже их не отдал – типа пригодятся еще, и так они сгнили на заднем дворе в Дубровке так. Я пару раз подвозил на ней Олю, и всегда с машиной было что-то не то, именно в этот момент и никогда больше, - я находил это забавным, как мы с Олей добирались до ее дома, на конвульсирующем раненом животном с жуткой вонью из выхлопной трубы. И были эти конвульсии жутко сексуальными, или мы видели их такими и смеялись над этим также. Я хотел ей понравиться, но не с целью «запасть ей в душу и тем лишить ее сна», а просто потому что это было приятно – нравиться ей. Это было несложно, ибо нравился я всем, привык к этому и не допускал мысли об ином. Немногие знали что тони монтана это я на самом деле.

Без машины же было не так и плохо. Бизнес развивался автономно, без малейшего участия с моей стороны. Пили бывало и с утра, играли в карты, теннис, футбол, каждые выходные находили чей еще отметить день рожденья. Многие из них знали нас поименно, а мы их. Так было до поздней осени, когда настало наконец время заканчивать с этим без машины не плохо, и снова был объявлен помпезный конкурс на закупку автомобиля. Без преувеличения помпезный, когда варианты отметались едва возникнув, когда выбор обуславливался впервые не суммой, а чем-то еще, нематериальным настолько, что и предположения о выборе представлялись уже совсем надуманными. Казалось, это не выбор, а саботаж выбора, именно с целью не выбирать, оставить как есть, либо выбрать доподлинно случайно, без обмана на самом деле. Но все же это был выбор, которым я трогал мир. Я не мог не выбрать что-то, не получив на то ее одобрения. Она манипулировала моим выбором, и ошибочно полагала, что манипулирует мной, так и не разгадав о том, что я трогал мир ее манипуляцией, я трогал мир когда она трогала мой выбор, делая его под себя релевантным. Такой у нас с ней впервые был секс. И поскольку впервые – привычка повторять, клишировать его атрибуты в любое время в любом месте, - погубила нас как автономных животных. Evelyn Evelyn, Eleven Elephant Elephants. Have You Seen My Sister Evelyn?

Никто не виноват что интроект тони монтана остался недоступен ей. Она трахнула меня за него. Я же подумал: хорошо, пусть это будет маленькая тайна. И забыл о ней, с тех пор как мы стали трахаться с ней под каждым кустом брайлевых матриц и манипуляций этого эдемского мангрового леса.

Легко догадаться я выбрал машину, визуально увеличивающую член. Из доступных все же. Собственно, я выбирал так всегда, только постоянно прятал этот выбор. Приведу пример: Фиат 500 или Пежо 206 – где тут насадка на член – спросите, и будете неправы. Нехуй спрашивать. Я и не спрашивал никогда, только отвечал. Но не теперь.

Я удлиняю член, я улучшаю зрение, я выношу свои пальцы далеко за все эти альфа центавра или хуй знает кого еще. Я живу высоко в горах, хотя не был там ни разу. Я вижу птицу в Панкисском ущелье, и я беру ее в руки, я заворачиваю ее в свои руки, которых никогда не сыскать подле меня. Завернутая в мои руки эта птица летит в гребаную пенинсильвалию и гадит на жорджа бужа в далеком 2001. Впрочем, я тороплю события. Пока я только выбрал вазу под цветы себе в офис, себе в гротескную картонную коробку, где я вынужден был вдыхать ароматы цветов, эти помоечные запахи, оставленные неизвестно и глубоко похуй кем и когда – мне обреченному их вдыхать, черную с пурпурной прожилкой.

Надо было брать hyundai accent. Прикольно было бы. Член мой удлинился бы совершенно немыслимо, нематериально, хуй бы кто догадался о том, тем более она, я же навертел бы себе новую блестящую шизоидно-графоманскую концепцию о том какой я айртонсенна на этой маленькой черной ракете с механической коробкой и объемом 1,2. Случись такой выбор сейчас, или тогда, но чуть раньше, а скорее позже, когда она не рулила бы больше моим выбором, и в то же время я стал бы уже в достаточной мере не в себе – я так бы и выбрал. Какой только прок писать об этом теперь.

«Зовите меня теперь что-ли «хром» - писал я весной 2005, когда обращался к этой теме впервые, когда описывал события непосредственно предстоящие этим, этим выборам цвета всего лишь прожилки. Речь шла о хроме, о нимбе земли, о самом сильном визуальном ударе-ослеплении-нокауте в котором пребываю с тех пор, о том как моя жизнь стала им теперь освещена, о том что хоть я и забрал хром себе, я не смог (не захотел) утилизовать его свет. Писал я об этом за тем же, зачем пишу и сейчас: пытаясь найти некоторые значимые, поворотные узлы, этапы, моей жизни, пришедшей наконец к этой пустой затее. Не нашел короче. Ни с серой, ни с белесой, ни с красной или лиловой.

Лирическое отступление затянулось полагаю.


вернуться