8 января.

8 января я вышел из зала прилета аэропорта Хатжая. По меньшей мере не было у меня оснований считать иначе. И по меньшей мере очень многое здесь выглядело весьма подозрительным, подменным и возможно опасным. Вступать в диалоги с ними я намеревался лишь в самом крайнем случае. На вопрос о такси они сказали ждать, я не стал выяснять чего, но и не ждал, пытаясь использовать интеллект по назначению. Не вышло, и вдаваться в причины я также не стал, мол да мало ли. Было очевидно: шевелиться здесь можно только в крайнем случае. Я старательно и с опасением обонял здешний южный воздух, полагаясь на информацию добытую таким прямым и из возможных наиболее неопосредованным способом более чем на любую другую. И здесь не вышло, запахи ничего не дали мне для детализации локальной карты здешнего мира и окрестностей. Уже хорошо было хотя бы что не было дурного запаха, но состояние тревоги, синтезированное незадолго перед тем уже не знаю по какой теме, отнюдь не исчезало, не видоизменялось до степени опознания его чем-то иным. Я не верил хатжаю.

Девушка на стойке обратилась ко мне как-то странно, типа эй. Плати говорит 80 бат машина подана, и таксист такой весь улыбается пытается ухватить мой багаж безуспешно. Нет багажа. Только ноутбук он же такой чемодан мелкий и фотик мыльница. Пытался вежливо подменно и осторожно заговорить с ним по дороге по типу сколько скажем ехать до отеля беспонт только улыбается шире.

Пока мы с ним улыбались, остальные южнотайские пассажиры немного мусульманского толка уже упаковались в микроавтобус. У некоторых из них были животные, овощи какие-то и еще непонятночто в клетках, попугаи например возможно. Они держали все это на коленях, ибо в багажном отделении места уже не было. Многие из них также спешили в отель. Говорилось все именно так, «отель» и все. Подозрения мои и опасения укрепились. Хотя запаха не было также и в машине.

Ехали мы по каким-то слишком темным малоэтажным кварталам через мост над железной дорогой, мимо как я удовлетворенно заметил 5-этажного какогото отеля в неоне немало по освещенному явно главному местному thanonу мимо значительных таких знаете гигантских медальончиков на зеленой разделительной полосе этого thanona с культовыми фотографиями внутри ну там короля, матушки его, либо других позитивных героев. Отель к которому мы прибыли был не в пример попроще. Одна неоновая вывеска, один фонтан на небольшой площади перед, несколько хаотично расположенных пальм и иных растений, соответствующих довольно широкому стереотипу «зелень».

«Мы фуль,» - она сказала. Езжай говорит в другой отель, просканировав мой доступный только ей и прочим периферийным аналогово-цифровым конвертерам штрих-код социальной значимости на предмет определения куда бы меня послать. Сомнений у нее не возникло, послала в другой (благо их таких куда было возможно послать меня было и в самом деле два). Конвертер засбоил и она определила меня хотя не совсем как бэкпекера on time но что-то очень около того, - я же пошел не по той дорожке в итоге.

«Мы фуль,» - говорила мне другая. Я поспешил уже признать мои опасения реализующимися, путешествие неудавшимся, день прожитым впустую, но не все было так просто. Она позвонила куда-то, дала мне схему с изображением их фуль-отеля и нескольких кварталов вокруг, указала же направление весьма обще. Топографический кретинизм не знает границ, я так понял.

Я наконец-то вышел в Хатжае. Сойдя с крыльца того самого нео/нового отеля, начинающим спортсменом-ориентировщиком в полном опасностей диком лесу я углубился в неосвоенную территорию. Для смелости я намеревался купить и выпить звездочку например в ближайшем каком-то магазине, но не вышло, не было ближайших. Свернув как мне было сказано, с проспекта в темный проулок, я наехал на посетителя чего-то вроде прачечной или иного какого гигиенического учреждения (вывески только на тайском), с требованием меня где-то здесь поселить, он сказал что не слышал что здесь есть какие-нибудь отели кроме голубого из которого меня отправили с изначально неверной схемой, картой, изменившей мою жизнь на протяжение двух ближайших суток а может и более. Я прошел весь этот soi до конца, до прижелезнодорожной улицы, на которой начинала сворачиваться шедшая здесь в течение всего этого субботнего дня активная рыночная торговля овощами, кореньями, рыбами-курами и чем-то иным, что могли покупать другу у друга только если сами рыночные торговцы. Я предполагаю, процветал натуральный обмен. Так или иначе, углубляться в эту тему я не стал, тем более она несомненно имела потенциал напугать меня еще больше, и я решил вернуться к ней только имея некоторую страховку в виде ключа от комнаты отеля, где я мог осуществить этот самый ночлег.

Да, ночлег осуществил, хотя интерьер гостиницы был весьма убогим, запахи затхлыми, причем в зале кафе я не знаю или ресторана – происходила настоящая тайская мусульманская дискотека. Я видел это через приоткрытую дверь, куда я даже осмелился войти, но остаться там не решился – слишком громко звучала континентальная музыка, слишком динамично двигались в танце посетители, выбрасывая в непредсказуемых направлениях руки и ноги, что несомненно выдавало степень их вовлеченности в праздник выходного дня, проходивший тут уже похоже довольно давно. Почему дискотека была мусульманской затрудняюсь объяснить, но просто поверьте мне – в наших местах эту разницу научаешься уловить с раннего детства, типа если проводы зимы башкирский или русский петух на вершине голого салом обмазанного столба или нет.

Поэтому я решил что день не задался, 8 января пройдет зря незамеченным как сотни других, и я просто куплю в 7-11 чанга и местных сушеных ебеней как Оля теперь говорит, и под просмотр местного телеканала мирно и спокойно отойду ко сну, как многие из моих сверстников что к западу от хатжая, что в любом другом направлении. И вот только тогда мои опасения подтвердились как показалось окончательно, сбылись худшие ожидания и обрушились последние иллюзии и перспективы на завтрашний и послезавтрашний день. То, каким образом при ближайшем рассмотрении происходила упомянутая уличная торговля, повергло меня в ужас, в шок и хаос порушенного мировоззрения.

Хотя че уж говорить, мировоззрение не порушилось. Местные приезжие крестьяне слегка антропофакской внешности и скрытых оттого еще более пугающих намерений практически поголовно закончили субботний базар, венец трудовой недели и предвкушали хором заслуженный отдых. Кто не смог ничего продать доставал припасенные на этот случай домашние запасы нет ничего лишнего, некоторые овощефрукты неподвергаемые термообработке ибо не было на темных рыночных улицах таковой, и совсем немного рисовой самогонки, или не рисовой, здесь ведь все растет, и все здесь растет может запросто отдать свой спирт кровожадным крестьянам. Ниче они не курили, даже палочек не жгли – молча съели, выпили, сидят в темном углу отдыхают дышат тяжело глаза блестят марс атакует. Кто продал чего – не изменял традициям, доставал запасы и так далее. Тем боле продал не значит выручил денег. Таким образом нетрудно догадаться мои планы приобрести пива и ебеней пресловутых скажем так начинали подвисать. Спроса на предметы роскоши у торговцев не было отнюдь. Рыночная улица была весьма продолжительной, и памятуя о незабвенной прогулке по ранонгу, чье дежавю все более досаждало, я не рискнул пройти ее (улицу, прогулку, петлю памяти этой) до конца или хотяб еще чуть чтоб попытаться увидеть этот конец. Запаха все же не было, и я чет забалдел в тему. Настал тот самый крайний случай – сказал я себе и вступил в прямой и самый недвусмысленный в моем понимании диалог с местной девушкой (именно местной, хатжайской, работницей сферы услуг локального рынка [ради бога не подумайте чего о девушке]), одной из редких обладательниц холодильника здесь. Мол че у тебя там, нет ли пива случаем, согласен даже на Leo скажем или тайгера. Она рассмеялась немного не по-тайски, как будто стеснялась улыбки (но не самой своей улыбки – это свойственно и тайским девушкам, а стеснялась показать улыбку незнакомым, будто кто-то мог этой улыбкой завладеть, бесцеремонно воспользоваться, забрать ее себе – сфотографировать или нарисовать или описать излишне подробно, как будто речь шла не о улыбке скажем а о чем-то намного более интимном; хотя что может быть интимнее улыбки для молодой тайской девушки в южном городе где мечетей больше чем ступ), открыла холодильник там была черная кока или синяя уже не упомнить запотевшая такая (может херсним спивом) и сказала, полусказала точнее как о чемто общеизвестном мол здесь пиво только у такихто. Какихто я не понял, но пошел в указанном направлении. Вечерело уже совсем. Очаги панместячковых братаний на почве солидарного познания культуры употребления нехитрых напитков вспыхивали все чаще по сторонам, и сложно уже стало их обходить, когда наконец едва взглянув на одно из торговых мест я сразу понял что нашел что искал. Вкрай статусный барыга полулежал на многих полосатых матрасах под перекрестными воздушными потоками двух фанов, развевавших его некороткие волосы и попутно извлекавших очень кроткие музыкальные фрагменты из колокольчиков, фановой такой музыки. Пиво говорю есть? – он не меняя положения ни единой части большого тела как-то идиоматически мне кивнул-указал за спину, где суетившиеся мелкие его работники уже достали мне маленького тайгера как я и предполагал. Я взял два, ебеней же я предпочитал взять у скромноулыбчивой девушки на обратной пути (они кста оказали таксе, одни из них пришлось выбросить по плесневелости, а четвертые я так и не попробовал, хотя основную ставку делал на них).

Я добрался до отеля, там дискотека достигала предсказуемого апофеоза вскоре ожидавшимися малоинтеллектуальными разборками как часто бывает в сельской местности, и предпочел не вникать в их темы а поскорее проникнуть в номер и изолироваться от мира.

Я реально уже хотел закрыть дверь на цепочку, если надо открыть окно шестого этажа и впустить черноту опять этой ночи прошедшей как минимум 2 года назад, тем более видна была мечеть, ее аллюзивные какието хохломские купола были рукой достать, и мне жестоко дела не было тогда ранонг неранонг, бирма небирма, 8 не 9, малэйжа немалэйжа. Я только размышлял слегка мол как же вышло не было дела. Как же вышло так я в хатжае, жив и почти здоров, но почему же размазан по нему, вмазан в каждую черточку лица каждого рыночного торговца, каждой из скромноулыбчивых девушек что попадались мне навстречу, либо не попадались, а прошли по другому thanonу, в другой день вечер, либо вовсе были оставлены в бангкоке, хатжае или сонгкхле. Ну или почти каждого, почти каждой. Я знал в ночь с 8 на 9 закончу свой земной путь, закончу быть тамто и темто, такимто же я уже закончил давно, - стоит лишь заснуть, закрыть глаза на пару сек, и все станет иначе.

Только вечером при покупке ебеней я был хоть както цел, собран, хотя уже тогда верхние отшелушивающиеся слои были легко сдуваемы отсутствующим тамошним ветром, просто скоростью моего шага, просто дальними цветными фонарями на прозаичных столбах возле мечети, либо совсем далеко впереди. Шлейф моего присутствия следовал за мной, оседая на нехитрую снедь здешних людей, которые будто бы не видели меня, настолько я воплотился в паттерне «в крайнем случае», оседая на самих этих людей, мешаясь с оставленными в изобилии здесь следами присутствия бывших здесь ранее таких же как я.

Но пока, но тогда, - я подбирал за собой каждую пылинку своего присутствия, я не готов был стать опознан, обнаружен, не был готов вступить в прямое взаимодействие либо противостояние со многими оставленными в черноте здешней ночи следами, памятью фоном уже не знаю био- либо антропо-, тех сил, которые населяли и подчиняли себе ранонг, хатжай и весь мусульманский мир что неизбывно давно что сегодня с утра, пока и в планах у меня не было ни аэроплана orientthai, ни donmuangа ни хатжая с его пророками и темными сущностями. Я не оставлял следов на прижелезнодорожной улице и смежных с нею проулках, разговор со мной в который были вынуждены вступить местные был забыт ими спустя пару сек после, или мне так удобней или безопасней было считать.

Но стоило мне лишь заснуть, закрыть глаза на пару сек, и все стало бы иначе.

Я проснулся оттого что в незанавешенные окна проникал яркий солнечный свет. Купола мечети, столбы и провода возле них ничем не отозвались о вчерашнем противостоянии.

…

Я проснулся оттого что невозможно было уже спать. Будильник понятно не прозвенел, и не прозвенит уже никогда. Ну типа tell everybody и так далее, вы все знаете. Закончилась мелодия, будильник прозвенел об этом всему хатжаю, лебединой своей песней mp3 перед как упасть на мостовую из окна 21 этажа, моего этажа, мой будильник, моя песня. Близился полдень по моему личному времени нового закона, время молитвы. Кому или чему я собирался молиться, и верил ли я себе в этом намерении, верил ли я хотя бы чему-то или кому – не имело значения. Приближался полдень, время молитвы.

Я был немного не в себе знаете как после наркоза общего как правило больные долго вне темы, так я не мог понять что приключилось минувшей ночью кроме само собой чрезмерного употребления пива чанг (не поверю никогда в такую чушь), кроме победы манчестера над ливером в кубке англии, кроме метания телефона в окно на дальность и точность в окно 21 этажа. Так вроде все в рамках, шесть бутылок чанга способны смутить рассудок, хотя бы слегка, а много ли мне надо; манчестер ну никак не смог бы проиграть этому ливеру, с этим темболее ходжсоном, по ходу трансляции преобразовавшегося впрочем в далглиша весьма остроумно между прочим (а я еще размышлял над этим, как время меняет людей, ходжсона т.е., хотя он уже был далглишем на тот момент, но мне-то об этом никто не сказал, ибо звук у телеприемников был приглушен, а звучала вокруг, наполнив весь пространственно-временной континуум, живая музыка весьма качественная притом [каверили они к примеру нила янга иже с ним]; и даже более того, сохрани даже они оригинальный саундтрек к трансляции без тайских забивок, я точно так же сидел бы вполоборота за столом, глазея на все подряд, не делая ни малейшего усилия вслушаться в упомянутый саундтрек, заранее признавая за собой неспособность адекватно его воспринять, ибо за тем и приехал сюда); и даже с телефоном было вроде все просто – 8, за ним 9 января прошли хором, мне же никто не звонил, хотя я несомненно ждал звонка, рационально конечно понимая что никто не знает номера этого тайского, кроме Оли, у которой закончились деньги по ходу совсем, но мне-то что до того – ведь никто не позвонил ни 8, ни 9, меня же так тяготило это ожидание, что очутившись возле открытого окна в своем номере на 21 этаже, где невыносимо уже воняло мочой неизвестного животного, предположительно кошки, менее вероятно крысы (но только если весьма крупной) и еще менее вероятно собаки (должно быть стриженого нечистокровного пуделя очень небольших размеров), и где архитектурные просчеты местных градостроителей провоцировали пьяных постояльцев с неуравновешенной психикой якобы по неосторожности, якобы красными их зажаренными жабрами вдохнуть теплый черный южный воздух которого было явно мало им высунувшись и перевалившись через невозможно низкий, на уровне колен подоконник, - так очутившись я быстро просчитал все эти расклады и разумно решил пожертвовать сопернику пешку дабы сохранить слона. Ниче не знал тогда про слона, а просто размахнулся посильней и выбросил телефон, так чтобы он перелетел причесанную лужайку на 10 этаже и непременно упал на асфальт на улице, которую из окна не было видно. Все получилось, я остался доволен особенно звуком, который произвел при падении мой будильник.

Но дело было не в этом. Что-то произошло еще, и этого еще я не мог ни понять ни угадать. То есть было абсолютно ясно, во сне я написал некий рассказ, некую притчу, скорее даже апокриф пока неясного толка, - но как отнестись к этому продукту было абсолютно не ясно. Отнестись как всегда, а именно посчитать несущественным, либо несуществующим, либо просто забрать его себе не считая никак, и не потому что необходимо, а от нехуй например делать, либо жить с ним как с чем-то очень большим и потенциально важным, но когда-нибудь потом, - было невозможно. Я решил в итоге просто сохранить его, максимально в деталях описав доступными к тому средствами, и только тогда взять его, положить в левый внутренний карман уже не знаю пиджака сюртука жакета костюма косоворотки-аляски, но чего-то с чем невозможно расстаться у нас на северах, и держать его там как макаревичь свечку пока свет его и пока жар – не закончат начатое впотьмах на этом самом юге возможного юга, пока не выгорит скафандр саркофаг пока не объявит мой старший конец войне. Пока не станет свободна моя земля.

Да, я хотел описать некоторое сакральное знание, имеющее тему только здесь в хатжае и простирается которое с ним по всей равнине, уходящее с ними за низкие вершины гор у побережья на котабхару. Я понимал это невозможно, более того у меня нет ни единого шанса не развеяться прахом отшелушивающими слоями при этих попытках, но это все же было лучше самому встать в караул.

Не слишком долго думая я приступил. И теперь любой или почти любой пользователь может ознакомиться. Что же, надеюсь я старался не зря и почти никто ничего не поймет.

Впрочем вернемся немного по теме, ведь не писание же здесь я описываю, а лишь обстоятельства, приведшие меня к упомянутому промоушену.

На самом деле этим следующим вечером меня беспокоили некие морально-этические аспекты произошедшего новообращения. Смущали как бы. Ни хуя не хотелось быть колумбом америку открывшим. Это было явно западло по всем законам древним. Кроме того, и новому своду это миссионерство тоже не совпадало. Но игнорировать нах материк я тоже не мог. Слава Аллаху, еще в раннем детстве я познал диалектику, это всегда мне помогало.

Да, я имел жесткий сродни религиозному комплекс, систему установочных глоссообразующих доктрин, от которого вынужден теперь отказаться во многом (ну например что земля круглая или квадратная, или торообразная как время ее образующее; - сказано на слонах/китах/черепахах значт так и есть, к чему сомнения и тупое желание во всем разобраться самому, - не так это важно, важнее нечто другое, и какое другое – мне только предстояло выяснить, но не с целью разобраться самому, а чтобы это стало доступно, как про слонов китов; хотя и то баловство должно – ведь сказано все необходимо достаточно, зачем же описывать? – тогда придется признать и образовательный аспект этого описывания: да, я хотел бы привлечь еще и еще новых молодых людей и девушек в лоно образования и правоверности). Но если бы эти доктрины, эти системы давали мне возможность довольствоваться ими не ища ничего кроме. Я так или иначе оказался в тупике, в черно-красных сумерках экзистенциального опустошения на почве доведенной до совершенства личностной парадигмы, на почве безошибочно удлиненного механизма восприятия мира заменой на глобальную цифру, например восьмерку. Я видел цифру мира, но то что я видел не приносило мне ни малейшего удовлетворения, радости, гармонии пресловутой хотяб, только черные враждебные сущности, разрушающие или пытающиеся разрушить совершенство цифровой реальности. Углубляться в их исследование можно сколь угодно долго, и переложив их закон в цифру, легко обнаружить других таких же, только более подвижных, более хищных, все более и более привлекающих их разгадать, оцифровать. Это как женщины, и нет окончательной глубины познания иня в данном целом.

Я оказался у окна, куда и выбросил весь известный мне инь по наивности, нетрезвости и общей невменяемости этому миру на одном крыле.

И вот оставшись без иня, напевая по привычке do you wanna touch, и будучи уверенным в полном и апокалиптическом ништяке предстоявшей ночи, я закрыл все же окно, в различных аспектах смакуя правильность сделанного выбора между собой и будильником, и был все же обеспокоен, тем что непонимал теперь ни хуя. Собственно не понимаю и сейчас, но речь не о том, - я заснул с этим вопросом, глубоко за полночь по среднеевропейскому времени, и проснулся уже к полудню 10 января, ко времени молитвы.

Возвращаясь много позже к этому у окна, я нашел также и многие другие объяснения своему выбору, и многие из них были очевидно более правильные, но позволю себе привести только одну из них, на которой предположу что остановился окончательно, и написать о ней стоит только затем, чтобы забыть о ней, и о нем (выборе, окне, будильнике) окончательно.

Накачавшись пива, вогнав себя в псевдоживомузыкальный транс (помнится даже отдал 500 бат местному тайскому рокнролльщику совсем не тайской наружности и весьма сомнительных музыкальных достоинств, так лабал чтото на басу меланхолично в тему или нет все пох, объяснившись как умел в любви к его сценическому кредо – и мне показалось не то чтобы он был этому рад, но деньги забрал), перебирая механически в полумертвом полусознании суррогатные четки всего в идеальном цифровом мире что я считал или мог бы посчитать инем, - окунувшись в пыльный затхлый параноидальный сундук, музыкальную такую знакомую шкатулку щелкунчиком таким нах плетневым не подумайте плохо все же – я понятно не успокоился и не сидел обдолбышем тупо созерцая что да как, а мне было надо выяснить как оно работает. Ну там механизмы, привода, колесно-червячные такие пары, - что на оконцове из сундука та же хрень как его ни тряси. И да, деталей не упомнить уже, но выяснил, что по-другому не будет ни хуя, что композитор не зря внушает им Чайковского – даст всходы местная благодатная почва, прорастет семя симфонической культуры на южной земле. За то и страдал. И со мной та же хрень – крути не крути, один хер прописано четко в миноре, хотя и мажоре по сути. И паранойя не тема вовсе, хотя все же детали лишние обнаружились, - с них и решено было начать, ибо зачем они если на результат не влияют. Выбросил нах телефон и все. Разумно.

Все короче, история про телефон закончена.

Вернемся к апокрифам.

Беспокоит иногда, не сочтут ли книжники религиозные упомянутые описания небоготворным чем-нибудь? Не уготована ли им участь салмана например рушди? Ибо очевидно ведь не имелось дурной какой подоплеки в его стараниях, а к чему привело? Слишком много вопросов, ответ же прост весьма – а был ли Аллах в исходном посыле, водил ли Он моей рукой, принуждая нажать те или другие клавиши. Не знаю, не возьмусь судить об этом, по причине недостаточной теософической искушенности в том числе, но нет ни зла ни козла в написанном, я уверен в этом.